(Отрывок из романа «Авантюрист»)
Когда Константин Картавцев прибыл в командировку на Самоа, там уже никого не ели. И вообще, с 1962 года Самоа был членом ООН, хотя одним из самых нищих и слабых. Вот такие перемены за четверть века.
Парламент там заседал в хижине под соломенной крышей. А около десятка построек считались капитальными. Это были бараки из оцинкованного железа, до сих пор формально принадлежащие армии США, отчасти – корпусу морской пехоты. В этих же строениях находилось и наше торгпредство, в которое Костя прибыл отмечать командировку. Согласно очередной легенде он являлся новым советником торгпредства, разбираясь при этом в торговле, как Пятачок в апельсинах.
…Называя вещи своими именами, Костя должен был свести к минимуму иностранное, то есть, германское влияние на короля Самоа Помайре Амари IV-го. И оказать престарелому королю всяческую помощь в деле возведения на престол его наследника Томари V-го, откровенно симпатизирующего нашей стране.
До этого времени скромному советскому разведчику не приходилось возводить на престол королей, даже туземных, поэтому он поначалу не знал, с какой стороны лучше за это дело взяться. Но одна идея всё-таки была.
Помайре происходил из очень высокого рода, даже в буквальном смысле слова – он имел рост 198 см, а жена его – 190 см. В лёгком цветастом макси-платье эта уже немолодая леди выглядела сногсшибательно. И Костя вдохновенно сочинял для неё красивые и небанальные комплименты, причём, не на немецком, а на её любимом английском языке. А королева эти комплименты рифмовала, доводя до стихов. И потому Костя всегда был одним из самых желанных гостей в Королевской резиденции, которая в те годы представляла собой уже не соломенное бунгало, а трехметровое дощатое строение.
Оно эффектно смотрелось в роскошном фруктовом саду. Конечно, именовать дом дворцом как-то язык не поворачивался, но звание «резиденция» к нему подходило вполне.
Старик-король уже не ревновал Костю к королеве, преспокойно оставляя их щебетать наедине, но зато ревновал её к английскому языку, который ему никак не давался. А Косте в своё время плохо давался немецкий, и у короля заметно улучшалось настроение, когда он подтрунивал над Костиным произношением. Поскольку король уже туговато соображал в свои шестьдесят с небольшим – сказывалась привычка к безудержному пьянству – то наибольшее влияние на политику государства и наследника имела королева.
На фоне почему-то малорослых немецких посланников (видимо, арийцев не хватило) четвёртый секретарь Русской миссии Константин со своими 190 сантиметрами выглядел вполне прилично. А женщинам, как известно, приятнее разговаривать с мужчинами снизу вверх или хотя бы глаза в глаза.
Костя бывал у королевы практически ежедневно. Частенько к ней наведывался и наследник, вообще симпатизировавший русским. И обнаружилось ещё у них с Костей общее хобби – любовь к географии. Точнее, к географическим картам. Впрочем, вряд ли это было можно назвать картами. Скорее всего, это были воображаемые или желаемые изображения границ Самоа, которых на самом деле не существовало ни в одну эпоху. Больше того, в исполнении короля они смахивали на очертания границ Королевского Тонго. Видимо, в мечтах наследнику очень уж хотелось расширить свои небольшие владения.
…Сейчас Константина назвали бы, мягко говоря, очень странным человеком, поскольку он никогда не стремился разбогатеть. Разведчики, работающие за рубежом, в основном, – если доживут – выходят на пенсию довольно обеспеченными людьми. А теперь представьте, что у Константина не было ни одного счета в зарубежных банках!
Класть туда ему было попросту нечего – деньги Костя тратил на глупости. Например, он возмечтал однажды приобрести собственный необитаемый остров с настоящим действующим вулканом высотой 370 метров. Остров этот принадлежал королевству Тонго. Но сделка заглохла на уровне аванса, и деньги Костины пропали где-то в недрах тонганского казначейства, а судиться он не любил.
Наследник подбивал Костю уговорить русские власти напасть на вороватых тонганцев и не оставить от них камня на камне, кроме кораллового острова. Да еще и необитаемого. С вулканом…
Понятно, что два этих мечтателя просто сроднились. Они обмыли пальмовым пивом, мутным и неожиданно острым, Костин неудавшийся бизнес и продолжили рисовать свои воображаемые карты. А на вопрос Томари – зачем ему понадобился действующий вулкан? – Костя отвечал кратко, покрывшись девичьим румянцем: «Для понта!» На английский это слово непереводимо – но Томари почему-то его понял. И неприлично для короля разоржался.
Неожиданно рыночная стоимость Костиного островка выросла в несколько десятков раз. Там открылась глубоководная гавань, защищённая от ураганов со всех румбов. И Костя, понадеявшись в очередной раз на обещания тонганских жуликов, вложил остаток денег – уже по новой стоимости – в свой остров. И деньги эти, очевидно, также канули на дно глубоководной гавани. Ему врали, что деньги поступили, но он на собственность тонганского государства прав не имеет. И, самое обидное, обвинили его же в мошенничестве и казнокрадстве – обычная уловка всех воров на земле.
Ещё и наказали нашего наивного бессребреника – запретом на въезд и приобретение земли в королевстве Тонго.
Ноту русскому правительству полинезийские жулики не посылали, так как «обули» то они Костю, и при разбирательстве островок пришлось бы вернуть.
От невесёлых мыслей по этому поводу Костя отвлекался походами на место захоронения «сказителя Тузиталы» – так самоанцы называли известного всему миру шотландского писателя Льюиса Стивенсона.
На 44-м году жизни смерть настигла на Самоа этого великого путешественника. Он был тяжело болен туберкулёзом – о чём никак нельзя догадаться, читая его повести о сильных и смелых людях, жадных до жизни и денег.
Памятником писателю служила большая плоская глыба, на которой готическим шрифтом были выбиты его стихи – в Костином произвольном изложении примерно такие:
«Рыбак вернулся, и охотник вернулся с холмов…А я уже не вернусь».
…Могила Стивенсона находилась на ухоженной поляне, на пологом склоне, обращённом к морю, саженях в 5-10 от берега. Береговые толщи кораллового песка были сложены примерно поровну из трёх его разновидностей, напоминающих манную крупу: белоснежной, тёмно-красной – более крупной – и серо-жёлтой. Все это разноцветье, у самого берега прикрытое тонким слоем бирюзовой воды, очень нравилось Косте. И он мог рассматривать ненадоедающее зрелище буквально часами.
— А работать – когда? – спросит любопытный читатель. – Послания секретные в тайники закладывать. За агентами других разведок следить?
Костя, конечно, этим всем занимался – в свободное от созерцания время.
Лениво-неспешный ритм жизни самоанцев затягивал и европейцев. За нужными ему объектами Косте не приходилось бегать по всему побережью, так как он всегда знал, что найдёт их либо валяющимися на мелком песочке пляжа, либо в одном из малочисленных ресторанчиков. Больше на Самоа деваться было некуда. Местные джунгли кишели ядовитыми растениями и змеями, а в горы после пляжа подниматься охотников не находилось.
Один из любимых Костиных тайничков находился в круглом стволе пандануса – огромного корявого дерева, дополнительно укрытого его досковидными корнями. Корни были именно прямые и высотой метра в три-четыре. И росло это дивное деревце недалеко от могилы его любимого писателя.
А что? И разведчикам человеческое не чуждо. Почему бы не соединить полезное с романтическим?
После тяжёлого ранения в Мозамбике, когда Костя уже не чаял остаться в живых, Самоа был для него райским уголком, придуманным. Можно сказать, специально для его долечивания. Но пакостит лукавый везде. Вот и на Самоа многие хотели бы, чтобы Костя не очень сближался с очаровательной королевой. Всего каких-то десять лет разницы в возрасте, много общих тем… Глядишь, и сам исподволь начнёт влиять на политику государства. Ведь не только русским нравилось на Самоа…
Дружить беспроблемно любят все – особенно с лишним голосом в ООН.
Формальным поводом первой встречи Кости наедине с Королевой было желание Её Величества освежить в памяти скудный запас русских (уже не английских!) слов. Зная, что он любит посещать могилу Стивенсона, Королева назначила свидание на кладбище, потому как во дворце поговорить спокойно было невозможно.
Первой пришла она – за семь минут до назначенного времени, и уже начала нервно ходить взад-вперед. Костя оказался пунктуален и прибыл вовремя. Тепло поздоровавшись, она вывалила на него весь свой запас в пять слов: «Дезодорант, – и еще пару косметических названий, – румб и бриг» – и умолкла.
Костя изо всех сил сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос. Понятно, что среди этих слов не было ни одного собственно русского, но Королева не обязана это знать.
— Отлично, Ваше величество! – бодро сказал он. – А теперь я буду тыкать пальцем в окружающие предметы и называть их по-русски.
И первым он назвал жемчужное ожерелье на её открытой шее.
Потом покраснел, и ткнул пальцем в небо.
Королева ослепительно улыбнулась, и уже сама поинтересовалась, как будут по-русски платья, туфли, накидки и другие невидимые глазу предметы дамского туалета. Костя добросовестно удовлетворял её любопытство, к ужасу своему краснея ещё гуще. А Королева резвилась, как в юности.
Она опасно приблизилась к Косте, и уже начала интересоваться, как называются по-русски предметы мужского туалета, тыкая пальцем то в пуговицы рубашки, то в брючный ремень.
Костя с беспокойством ждал, когда она… И решил перехватить инициативу, сжав Королеву в объятьях.
Между прочим, не каждому по силам крепко обнять такую плотно сбитую и высокую даму. Ей это, видимо, понравилось, потому что она не сразу вырвалась и убежала.
Костя теперь совершенно не представлял, как выпутаться из щекотливой ситуации, не потеряв при этом завоёванного расположения. Будет ли Королева настаивать на продолжении и чем это может помешать его заданию? В конце концов, решил действовать по обстоятельствам.
Увы! – Королева властно потребовала продолжения и усиления занятий. Косте оставалась только подчиниться…
Постоянным местом для встреч – так само получилось – стал для них участок берега, слева и справа ограниченный бурным морем. В России такие называют «утёсами», а на Самоа – «эуа». Звучит, как эхо. Эхо там было – самое настоящее.
Если первым приходил Костя, то он звал Королеву по имени: «Поэмаре!» лишь однажды, а эхо трижды повторяло за ним.
…Месяца три они встречались беспрепятственно (королю было не до них, он увлеченно осваивал новый вид катамарана). Но тут вмешалась эпидемия со смешным русским названием «свинка».
В России это детская болезнь, хотя и неприятная, а на Самоа ею серьёзно болеют и взрослые – из-за особенностей климата или ещё чего-нибудь.
Случилось так, что заболела и сама Королева, и все её фрейлины. У них жёстко опухла нижняя половина лица. И есть они могли лишь два продукта: шоколад и бананы. И то, и другое довольно приятно, но быстро приедается. И только на третью неделю опухоль начала потихоньку размягчаться. Но сыпь на лицах оставалась. И даже делалась заметнее.
До десяти раз за день Королева приставала к докторам с одним и тем же вопросом: «Эта поганая сыпь исчезнет наконец или нет?» – и добавляла при этом более сильные самоанские выражения. Доктора могли обещать только одно: заметных отметин у неё на лице не останется и успокаивали, что на руках останутся, но всего на несколько лет. Королева бушевала, и грозилась бездельников-лекарей уволить.
Течение болезни усугубляли безосновательные и длительные приступы ревности: Королеве всё чудилось, что в её отсутствие Костя уже положил глаз на какую-нибудь хорошенькую самоаночку.
Она же не знала, что Костя в это время переводил некоторые важные документы по заданию командования. Оно, кстати, не очень одобряло его роман, опасаясь, что Константин Королеве скоро на- доест и, грубо говоря, получит пинка. А значит, его придётся срочно отзывать домой. Но пока – Королева за ним сильно скучала.
И так случилось, что когда ей уже разрешили дальние прогулки, они с Костей повстречались на том же самом месте – хотя и не уславливались об этом. И оба рванулись друг к другу – но остановились на полпути. Одной помешал некстати вспомнившийся дворцовый этикет, а другому – очередное задание командования. Расстояние между ними было около семидесяти метров, к тому же – густая растительность… Немудрено было и в самом деле не заметить друг друга. И они оба сделали вид, что не заметили.
Но это была ещё не последняя встреча. Через три недели Королева послала к Косте лейб-медика, который вдруг разучился говорить по-английски и не смог ничего, сказанного ею, Косте передать. Вернее, побоялся. Королеве-то ничего не будет, а ему, если что, не поздоровится, можно и с прибыльной должностью распрощаться. Но Костя всё и так понял. И появился в положенное время на любимом месте.
Видимо, медик сказал Королеве что-то, для неё неприятное, потому что она пришла на свидание раздражённая. Костя заметил это ещё издали: не разбирая дороги, она ломилась сквозь кустарники, и позади оставалась широкая полоса безжизненных растений. Разъярённой фурией она подлетела к Косте, ломая руками сорванные по дороге ветки и стебли. «Вот такая наша жизнь королевская! – горько посетовала она. – Любой из подданных думает, что он знает, что и когда должна делать Королева, да ещё имеет право судить её!» И она с силой хлестнула пучком веток по ни в чём не повинному кусту глицинии.
Костя уже в который раз попытался вставить слово, но Королева ещё не выговорилась. Сетования были одни и те же, но не остывающего накала. Как успокоить женщину? Только обнять, что он и сделал. После щедрой порции кошачьего шипения, Королева начала успокаиваться.
И потом уже, жалобным голосом спросила: «Что же нам делать? Я не могу больше придумывать поводы для встречи с тобой. Мне некому довериться – все мои фрейлины донесут королю и ещё от себя добавят, чего и не было. Рядом со мной нет любви – только зависть».
— А я? – спросил, улыбаясь, Костя. – Разве ты не понимаешь?
— Ты? – зашипела Королева. – А где ты? И с кем ты – неделями, пока мы не видимся? Почему я должна тебе верить?
— Потому что я тебя люблю! – впервые сказал ей Костя эти слова, которые мечтает услышать каждая женщина, даже если она и Королева.
И тут Королева нежно замурлыкала что-то по-самоански. Перевод не требовался – Костю при этом целовали.
Наш разведчик, честно говоря, и сам не ожидал от себя такой прыти. В отношениях с женщинами он был скорое ленив, нежели активен. И роль первого любовника ему решительно не нравилась. Но и платоническое чувство его тоже не устраивало – любоваться такой женщиной издали ему надоело.
Короче говоря, Костя сам себя не понимал и не знал, как ему теперь поступить. Выход был один: покаяться своему командиру и просить перевода куда-нибудь подальше от Самоа. Просьбу, к счастью, удовлетворили и направили его в Новую Каледонию – не так уж и далеко…